А л е к с е е в к и й  н а р о д н ы й  т е а т р  -  с т у д и я  

                           В О П Р О С "


Суббота, 20.04.2024, 02:31
» Меню
» Архив записей
» Мини-чат
АНТИГОНА
Перевод В.Дмитриева

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АНТИГОНА.
КРЕОН.
ГЕМОН.
ИСМЕНА.
ЭВРИДИКА.
КОРМИЛИЦА.
ПРИСЛУЖНИК КРЕОНА.
СТРАЖНИКИ.
ВЕСТНИК.
ПРОЛОГ.
ХОР.

Простые декорации. Три одинаковые двери. При поднятии занавеса все действующие лица на сцене.
Они разгова¬ривают, вяжут, играют в карты.

От них отделяется Пролог и выходит вперед.

Пролог. Ну что ж, начнем. Эти персонажи сейчас сыграют перед вами трагедию об Антигоне. Антигона — маленькая худышка, что сидит вон там, уставившись в одну точку, и молчит. Она думает. Она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки, которую никто в семье не принимал всерьез, внезапно превратится в героиню и выступит одна против целого мира, против царя Креона, своего дяди. Она думает, что умрет, хотя молода и очень хотела бы жить. Но ничего не поделаешь: ее зовут Антигоной, и ей придется сыграть свою роль до конца... С той минуты, как поднялся занавес, она чувствует, что с головокружительной быстротой удаляется от сестры Исмены, которая смеется и болтает с молодым человеком; от всех нас, спокойно глядящих на нее, — мы ведь не умрем сегодня вечером.
Юноша, беседующий с белокурой счастливой красавицей Исменой, — Гемон, сын Креона. Он жених Антигоны. Все влекло его к Исмене: любовь к танцам и играм, желание счастья и удачи и чувственность тоже, ведь Исмена гораздо красивее Антигоны. Но однажды вечером на балу, где он танцевал только с Исменой, которая была ослепительна в своем новом платье, он отыскал Антигону, мечтавшую, сидя в уголке, — в той же позе, что и сейчас, обхватив руками колени, — и по¬просил ее стать его женой. Почему? Этого никто ни¬когда не мог понять. Антигону это не удивило, она под¬няла на него свои серьезные глаза и, грустно улыбнув¬шись, дала свое согласие... Оркестр начинал новый танец. Там, в кругу других юношей, громко смеялась Исмена. А он, он теперь должен был стать мужем Анти¬гоны. Он не знал, что на свете никогда не будет мужа Антигоны и что этот высокий титул давал ему лишь право на смерть.
Крепкий седой мужчина, о чем-то размышляющий, рядом с которым стоит юный прислужник, — это Креон. Он царь. Лицо его в морщинах, он утомлен; ему выпала нелегкая роль — управлять людьми. Раньше, во времена Эдипа, когда он был всего лишь первым вельможей при дворе, он любил музыку, красивые переплеты, любил бродить по антикварным лавоч¬кам в Фивах. Но Эдип и его сыновья умерли. Креон бросил свои книги и безделушки, засучил рукава и стал на их место.
Иной раз вечером он чувствует усталость и спраши¬вает себя, не бесполезное ли это занятие — управлять людьми? Не лучше ли поручить эту грязную работу дру¬гим, тем, которые не привыкли много раздумывать... Но утром перед ним снова возникают вопросы, которые требуют срочного решения, и он встает, спокойный, как рабочий на пороге трудового дня.
Пожилая женщина, что стоит рядом с кормилицей, воспитавшей обеих сестер, и вяжет, — это Эвридика, жена Креона. Она будет вязать на протяжении всей тра¬гедии, пока не наступит ее черед идти умирать. Она добрая, любящая, полна достоинства, но не может быть мужу подмогой. Креон одинок. Он одинок рядом со своим юным прислужником, который слишком мал и тоже ничем не может ему помочь.
Тот бледный юноша, который стоит в одиночестве, задумавшись, в глубине сцены, прислонясь к стене, — вестник. Это он явится с сообщением о смерти Гемона. Вот почему ему не хочется ни болтать, ни присоеди¬няться к обществу остальных. Он уже знает...
Наконец, трое краснорожих мужчин, играющих в карты, сдвинув шапки на затылок, — это стражники. Они, в сущности, неплохие парни; у каждого из них, как у всех людей, есть жена, дети, мелкие заботы, но уже будьте спокойны, они в любую минуту схватят об¬виняемых. От них пахнет чесноком, кожей, вином, и они лишены всякого воображения. Это слуги право¬судия, их ни в чем не упрекнешь и они всегда доволь¬ны собой. Но сейчас они служат Креону — до тех пор, пока новый владыка Фив, должным образом облечен¬ный властью, в свою очередь не прикажет арестовать его.
А теперь, когда вы познакомились со всеми героями, мы приступим к трагедии. Она начинается с момента, когда сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник, которые дол¬жны были поочередно, в течение года каждый, править Фивами, вступили в борьбу и убили друг друга под стенами города. Этеокл, старший, по окончании срока своего правления отказался уступить место брату. Семь чужеземных царей, которых Полиник перетянул на свою сторону, были разбиты перед семью вратами Фив. Теперь город спасен, враждовавшие братья погибли, и Креон, новый царь, повелел старшего брата, Этеокла, похоронить торжественно, с почестями, а тело Поли¬ника, этого бунтовщика, бродяги, бездельника, не опла¬канное и не похороненное, оставить на растерзание воронам и шакалам. Всякий, кто осмелится предать его земле, будет безжалостно осужден на смерть.

Пока Пролог говорит, действующие лица одно за другом покидают сцену. Пролог тоже скрывается. Освещение на сцене меняется. Мертвенно-бледный рассвет проникает в спящий дом.

Антигона приоткрывает дверь и входит на цыпочках, боси¬ком, держа сандалии в руках. На мгновение она останавли¬вается, прислушивается. Появляется Кормилица.

Кормилица. Откуда ты?
Антигона. С прогулки, няня. До чего же было кра¬сиво! Сначала все кругом серое... Но сейчас — ты пред¬ставить себе не можешь — все стало розовым, желтым, зеленым, словно на цветной открытке. Нужно вставать пораньше, няня, если хочешь увидеть мир без красок. (Собирается уйти.)
Кормилица. Я встала, когда было еще совсем темно, пошла в твою комнату посмотреть, не сбросила ли ты во сне одеяло, глядь — а постель пуста!
Антигона. Сад еще спал. Я застала его врасплох, ня¬ня. Он и не подозревал, что я любуюсь им. Как красив сад, когда он еще не думает о людях!
Кормилица. Ты ушла. Я побежала к дверям: ты оста¬вила их полуоткрытыми.
Антигона. Поля были мокрые от росы и чего-то ожи¬дали. Все кругом чего-то ожидало. Я шла одна по доро¬ге, звук моих шагов гулко отдавался в тишине, и мне было неловко — ведь я прекрасно знала, что ждут не меня. Тогда я сняла сандалии и осторожно проскольз¬нула в поле, так что оно меня не заметило.
Кормилица. Придется тебе вымыть ноги, прежде чем ты ляжешь в постель.
Антигона. Я больше не лягу.
Кормилица. Но ты ведь поднялась в четыре часа! Да¬же четырех не было! Я встаю, чтобы взглянуть, хорошо ли она укрыта... а постель пуста и уже остыла.
Антигона. Если каждое утро вставать так рано, на¬верно, всегда будет так же приятно выйти первой в по¬ле. Правда, няня?
Кормилица. Утро? Была еще ночь! Ты думаешь, об¬манщица, так я тебе и поверю, что ты ходила на про¬гулку! Отвечай, где ты была?
Антигона (со странной улыбкой). Да, правда, была еще ночь. Только одна я в полях и думала, что уже утро. Это чудесно, няня! Сегодня я первая увидела, как настал день.
Кормилица. Нечего, нечего мне зубы заговаривать! Старая песенка! И я когда-то была девушкой... Я тоже не была тихоней, но и не такой упрямой. Где ты была, бесстыдница?
Антигона (неожиданно серьезно). Я не бесстыд¬ница.
Кормилица. Ты была на свидании. Может, станешь отказываться?
Антигона (тихо). Да, я была на свидании.
Кормилица. У тебя есть возлюбленный?
Антигона (странным тоном, после паузы). Да, няня, у меня есть возлюбленный. Бедняга!
Кормилица (гневно). Красиво, нечего сказать! Хо¬роша же ты! А еще царская дочь! Вот и мучайся, вос¬питывай их! Все вы скроены на один лад. А ведь ты была не такой, как другие, не вертелась вечно перед зеркалом, не подкрашивала губки, не старалась обра¬тить на себя внимание... Я часто говорила себе: «Гос¬поди, эта девочка совсем не кокетлива! Все время в од¬ном и том же платье, плохо причесана... Юноши будут заглядываться только на Исмену, с ее локонами и лен-тами, а эта останется висеть у меня на шее...» И что же, оказывается, ты совсем, как твоя сестра, даже хуже, ли¬цемерка ты этакая! Кто же он такой? Верно, какой-ни¬будь бездельник? Мальчишка, которого ты даже не ре¬шаешься привести к своим родным и сказать: «Я люблю его и хочу выйти за него замуж!» Так, что ли? Отвечай, негодница!
Антигона (снова чуть заметно улыбается). Да, няня.
Кормилица. Она еще поддакивает! Боже милосердный! Я стала за тобой ходить, когда ты была совсем крошкой, я обещала твоей бедной матери, что ты вы¬растешь честной девушкой, — и вот, пожалуйста! Но это даром тебе не пройдет, моя милая! Я, правда, всего только кормилица, и ты считаешь меня старой дурой... Ладно! Но твой дядя, твой дядя Креон все узнает, будь уверена!
Антигона (устало). Да, няня, узнает. Оставь меня в покое.
Кормилица. Посмотрим, что он скажет, услышав, что ты шляешься по ночам! А Гемон, твой жених? Ты же обручена с ним! Хороша невеста — вскакивает в четыре утра и бежит на свидание к другому! А потом еще просит оставить ее в покое, хочет, чтобы я мол¬чала! Знаешь, что я должна была бы сделать? Отшле¬пать тебя хорошенько, как в те дни, когда ты была маленькой.
Антигона. Не кричи так, нянечка. Не сердись на меня сегодня.
Кормилица. Не кричи? Так мне вдобавок и кричать нельзя? Вот как! А обещание, которое я давала твоей матери! Знаешь, что она сказала бы, будь она здесь? «Старая дура — да, старая дура, — ты не сумела сохра¬нить мою девочку чистой. И кричала ты на них, и вор¬чала словно сторожевой пес, и кутала их, чтобы не про¬студились, и гоголь-моголем пичкала, чтобы были здо¬ровыми; но в четыре часа утра ты, старая дура, спишь, спишь как сурок, хоть не имеешь права глаз сомкнуть, и они преспокойно удирают, ты приходишь к ним в ком¬нату, а постель давно уже остыла...». Вот что скажет твоя мать, когда я увижу ее на том свете, и мне станет стыд¬но, тут от стыда умереть можно, но я уже буду мертвой. Я только опущу голову и скажу: «Да, все это правда, гос¬пожа Иокаста!»
Антигона. Ну не плачь, няня! Ты сможешь смело глядеть в глаза моей матери, когда увидишь ее. И она скажет: «Здравствуй, няня, спасибо тебе за маленькую Антигону. Ты хорошо заботилась о ней». Мама знает, почему я уходила сегодня утром.
Кормилица. Так у тебя нет возлюбленного?
Антигона. Нет, нянечка.
Кормилица. Ты что, смеешься надо мной? Посты¬дись, я уже старуха. Ты всегда была моей любимицей, хотя характер у тебя отвратительный. Твоя сестра была послушнее, но мне казалось, что ты меня любишь боль¬ше. Но если бы ты меня любила, ты сказала бы мне правду. Почему твоя постель была пуста, когда я при¬шла подоткнуть одеяло?
Антигона. Нянечка, пожалуйста, перестань плакать! (Обнимает ее.) Ну полно, мое доброе румяное яблоч¬ко! Помнишь, как я натирала тебе щеки, чтобы они бле¬стели? Старенькое, сморщенное яблочко! Нечего по пу¬стякам заливать слезами свои морщинки. Все это глу¬пости. Я чиста, у меня нет другого возлюбленного, кро¬ме Гемона, моего жениха, клянусь тебе. Я даже могу поклясться, если хочешь, что у меня никогда не будет другого возлюбленного. Побереги свои слезки, побере¬ги. Они тебе, может быть, еще пригодятся, нянечка! Когда ты плачешь, я снова чувствую себя ребенком... А сегодня я не должна чувствовать себя ребенком.

Входит Исмена.

Исмена. Ты уже встала? Я заходила в твою комнату.
Антигона. Да, я уже встала.
Кормилица. И эта туда же! Вы что, обе с ума спяти¬ли? Поднимаетесь раньше служанок! По-вашему, царс¬ким дочерям пристало разгуливать натощак? Хороши, нечего сказать! До сих пор не одеты. Мне же за вас и попадет, вот увидите!
Антигона. Оставь нас, няня. Нам совсем не холодно, ведь уже лето. Свари-ка лучше кофе. (Устало опускает¬ся на скамью.) Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Пожалуйста, нянечка! Мне станет лучше, когда я выпью кофе.
Кормилица. Голубка моя! У тебя от голода голова кружится, а я, старая дура, ворчу, вместо того чтобы на¬поить тебя горячим! (Поспешно уходит.)
Исмена. Ты больна?
Антигона. Нет, просто немного устала. (Улыбается.) Это потому, что я рано поднялась.
Исмена. Я тоже не спала.
Антигона (снова улыбается). Тебе надо выспаться, а то завтра ты будешь не такой красивой.
Исмена. Не смейся надо мной!
Антигона. Я не смеюсь. Сегодня твоя красота при¬дает мне сил. Помнишь, какой несчастной я чувство¬вала себя в детстве? Я старалась измазать тебя грязью, засовывала тебе за шиворот гусениц. Однажды я при¬вязала тебя к дереву и отрезала тебе волосы, твои пре¬красные волосы... (Гладит ее по волосам) Разве ста¬нешь думать о всякой ерунде, когда у тебя такие пре¬красные, мягкие волосы, так аккуратно причесанные!
Исмена (внезапно). Почему ты говоришь о пустя¬ках?
Антигона (тихо, продолжая гладить ее по воло¬сам). Я не говорю о пустяках...
Исмена. Знаешь, Антигона, я все обдумала.
Антигона. Да.
Исмена. Я думала всю ночь. Ты сошла с ума!
Антигона. Да.
Исмена. Мы не можем.
Антигона (после паузы, тихим голосом). Почему?
Исмена. Он велит нас казнить.
Антигона. Конечно. Каждому свое. Он должен осу¬дить нас на смерть, а мы — похоронить брата. Так уж все распределено. Что ж тут можно поделать?
Исмена. Я не хочу умирать.
Антигона (тихо). И я тоже не хотела бы умирать.
Исмена. Слушай, я думала всю ночь. Я старше тебя и всегда поступаю разумнее. А вот ты вечно делаешь, что тебе в голову взбредет, даже если это страшная глу¬пость. Я более уравновешенная. Всегда все обдумываю.
Антигона. Иногда не надо слишком много думать.
Исмена. Надо, Антигона. Разумеется, все это ужасно, мне тоже жалко брата, но я отчасти понимаю и дядю.
Антигона. Я не хочу понимать отчасти!
Исмена. Он царь, он обязан подавать пример.
Антигона. Но я не царь, я не обязана подавать при¬мер... Эта маленькая Антигона, упрямая, скверная, глу¬пая, делает все, что взбредет ей в голову, и тогда ее ста¬вят в угол или запирают в чулан. И поделом! Надо было слушаться!
Исмена. Ну вот!.. Уже нахмурила брови, уставилась в одну точку... Уже готова ринуться очертя голову, никого не слушая. Выслушай хотя бы меня! Я чаще, чем ты, бы¬ваю права.
Антигона. А я не хочу быть правой.
Исмена. Попробуй хоть понять!
Антигона. Понять... Я только это и слышу от вас с тех пор, как себя помню. Нужно было понять, что нель¬зя прикасаться к воде, прекрасной, холодной воде, по¬тому что она может пролиться на пол, что нельзя при¬касаться к земле, потому что она может выпачкать пла¬тье... Нужно было понять, что нельзя съедать все сразу, нельзя отдавать нищему, которого встретишь на доро¬ге, все, что у тебя в карманах; нельзя бежать, бежать наперегонки с ветром, пока не упадешь. И пить, когда жарко, и купаться рано утром или поздно вечером, как раз тогда, когда хочется! Понимать. Всегда понимать! Я не хочу понимать. Я все пойму, когда состарюсь... (Тихо.) Если я когда-нибудь состарюсь... Но не теперь.
Исмена. Он сильнее нас, Антигона. Он — царь. Все в городе думают так же, как он. Их тысячи, много тысяч, они кишат на улицах Фив.
Антигона. Я не слушаю тебя.
Исмена. Они будут орать. Нас схватят тысячи рук, тысячеликая толпа будет сверлить нас взглядом. Нам будут плевать в лицо. И когда нас повезут в повозке к месту казни, их ненависть, их смрад, их насмешки всю дорогу будут сопровождать нас. А на площади стеной станут стражники, с тупыми багровыми лицами, в жест¬ких воротничках, с грубыми, чисто вымытыми руками и бычьим взглядом. И ничто не поможет — ни крики, ни мольбы: они будут выполнять все, что им прикажут, как рабы, не задумываясь, хорошо это или плохо... А страдания? Ведь нам придется страдать, испытывать боль, и она будет все сильней и сильней и станет сов¬сем нестерпимой; нам покажется, что она дошла до пре¬дела, но она будет все усиливаться... Как пронзительный крик, который становится все резче... О, я не могу, не могу!
Антигона. Как ты хорошо все обдумала!
Исмена. Я думала всю ночь. А ты?
Антигона. Я тоже, можешь не сомневаться.
Исмена. Ты знаешь, я не храброго десятка.
Антигона (тихо). Я тоже. Что ж из того?

Пауза.

Исмена (неожиданно). Разве тебе не хочется жить?
Антигона (шепотом). Не хочется жить... (Тише, едва слышно.) А кто вставал спозаранку только для того, что¬бы каждой порой ощутить ласку утреннего прохлад¬ного ветерка? Кто ложился позже всех, — даже падая с ног от усталости, — лишь бы еще немного насладить¬ся прелестью ночи? Кто в детстве плакал от того, что нельзя в полях сорвать все цветы, поймать всех зве¬рушек?
Исмена (порывисто бросается к Антигоне). Сест¬ричка!
Антигона (выпрямившись, громко). Нет, оставь ме¬ня! Нечего ко мне ласкаться! Теперь не время обняв¬шись хныкать. Ты говоришь, что все обдумала? По-тво¬ему, можно отступить только потому, что весь город ополчится против тебя, что тебя ждут страдания и ты боишься смерти?
Исмена (опускает голову). Да.
Антигона. Ну что ж, воспользуйся этим предлогом.
Исмена (бросаясь к ней). Антигона, умоляю тебя! Пусть мужчины верят в высокие идеалы и умирают за них. Но ты же девушка!
Антигона (сквозь зубы). Да, девушка. Разве мало я плакала из-за того, что родилась девчонкой?
Исмена. Счастье так близко! Тебе нужно только про¬тянуть руку, и оно твое. Ты помолвлена, ты молода, ты красива...
Антигона (глухо). Нет, я не красива.
Исмена Ты красива не так, как мы, — иначе. И ты отлично знаешь, что именно на тебя оборачиваются уличные мальчишки, а девчонки замолкают и глядят на тебя во все глаза, пока ты не завернешь за угол...
Антигона (едва заметно улыбается). Мальчишки, девчонки!
Исмена (помолчав). А Гемон?
Антигона (сдержанно). Сейчас я поговорю с Гемоном, и с Гемоном все будет кончено.
Исмена. Ты сошла с ума!
Антигона (улыбаясь). Что бы я ни делала, ты все¬гда называла меня сумасшедшей, даже когда мы бы¬ли совсем детьми. Пойди приляг, Исмена... Видишь, уже светло, и теперь я все равно ничего не могла бы сделать. Тело брата тесным кольцом окружили стра¬жники. Они охраняют его, как будто ему и вправду удалось стать царем. Иди приляг, ты побледнела от усталости.
Исмена. А ты?
Антигона. Мне не хочется спать... Но обещаю тебе, что никуда не пойду, пока ты не проснешься. Корми¬лица принесет мне что-нибудь поесть. Иди поспи еще. Солнце только взошло. У тебя глаза слипаются. Пойди же...
Исмена. Я ведь смогу тебя убедить, правда? Смогу тебя убедить? Ты выслушаешь меня еще раз?
Антигона (устало). Да, я выслушаю тебя. Я всех вас выслушаю. А теперь, прошу тебя, иди поспи. А то завтра ты будешь не такой красивой. (С грустной улыбкой провожает взглядом уходящую Исмену, потом устало садится.) Бедная Исмена!
Кормилица (входя). Вот кофе и гренки. Ешь, го¬лубка!
Антигона. Мне не хочется есть, няня.
Кормилица. Я сама их поджарила и намазала мас¬лом, как ты любишь.
Антигона. Какая ты милая, нянечка. Но я выпью толь¬ко глоточек кофе.
Кормилица. Что у тебя болит?
Антигона. Ничего, нянечка. Но все равно укутай ме¬ня получше, как бывало, когда я болела... Ах, нянечка, ты прогоняла лихорадку, прогоняла кошмары, прогоняла тень, что падала от шкафа и медленно ползла по стене, издеваясь надо мной... Ты прогоняла мириады насеко¬мых, которые что-то грызли в ночной тишине... Ты про¬гоняла ночь с ее безмолвным диким воем... Ты, нянечка, прогоняла и саму смерть. Дай мне руку, как бывало, ко¬гда ты сидела у моей постели.
Кормилица. Да что с тобой, моя горлинка?
Антигона. Ничего, нянечка. Просто я еще мала для всего этого... Но никто, кроме тебя, не должен об этом знать.
Кормилица. Для чего мала, моя птичка?
Антигона. Ни для чего, нянечка. Главное, ты со мной. Я держу твою добрую шершавую руку, она всегда от всего спасает, я это хорошо знаю. Может быть, она еще раз спасет меня? Ведь ты, нянечка, всемогуща.
Кормилица. Что ж я могу для тебя сделать, моя го¬лубка?
Антигона. Ничего, нянечка. Только приложи руку к моей щеке, вот так. (На минуту замирает, закрыв глаза.) Ну вот, я больше не боюсь. Ни злого людоеда, ни буки, ни бабы-яги, которая ворует детей. (Помол¬чав, другим тоном.) Слушай, нянечка! Мою собаку, Милку...
Кормилица. Ну?
Антигона. Обещай, что никогда больше не будешь бранить ее.
Кормилица. Да ведь она все пачкает своими гряз¬ными лапами! Ее и в дом-то нельзя пускать.
Антигона. Не брани ее, даже если она все пачкает. Обещай мне это, нянечка!
Кормилица. Что ж, по-твоему, она тут все перепор¬тит, а я ей слова не скажи?
Антигона. Да, нянечка.
Кормилица. Ну, это уж слишком!
Антигона. Пожалуйста, нянечка! Ты же любишь Мил¬ку, мою добрую головастую Милку. И, в конце концов, ты ведь обожаешь уборку. Ты была бы просто несчастной, не будь грязи... Ну прошу тебя, не брани мою Милку!
Кормилица. А если она нагадит на ковры?
Антигона. Все равно, обещай, что не будешь бра¬нить ее. Я тебя очень-очень прошу, нянечка!
Кормилица. Знаешь ведь, что не могу тебе отказать, когда ты ласкаешься ко мне... Ну ладно, ладно. Я буду подтирать за ней и ни разу не заворчу. Ты совсем мне голову заморочила!
Антигона. И еще обещай мне, что будешь с ней все время разговаривать.
Кормилица. Да где это видано?! Говорить с собакой!
Антигона. В том-то и дело, не говори с ней как с собакой. Говори, как с человеком, ты же слыхала, как я с ней разговариваю...
Кормилица. Ну нет! Хоть я и старая, но из ума еще не выжила! Да зачем это тебе, чтобы все в доме разго¬варивали с собакой, как ты?
Антигона (тихо). А если я вдруг не смогу с ней больше разговаривать?
Кормилица (не понимая). Не сможешь с ней разго¬варивать? Почему?
Антигона (отворачивается; потом твердо). А по¬том, если она будет слишком тосковать, все время ждать меня, смотреть на дверь, как будто я только что вышла, может быть, лучше будет убить ее, нянечка. Только что¬бы ей не было больно.
Кормилица. Убить ее, голубка? Убить твою собаку? Да ты, никак, нынче сошла с ума!
Антигона. Нет, нянечка.

Входит Гемон.

Вот и Гемон. Оставь нас, нянечка, и не забудь, что ты мне обещала.

Кормилица уходит.

Антигона (подбегает к Гемону). Прости, Гемон, что я ссорилась с тобой вчера вечером, прости за все! Это я была неправа. Пожалуйста, прости меня!
Гемон. Ты прекрасно знаешь, что я простил тебя, едва за тобой захлопнулась дверь. Еще не исчез запах духов, которыми ты надушилась, а я уже простил тебя. (Обнимает ее, смотрит на нее, улыбается) У кого ты стащила эти духи?
Антигона. У Исмены.
Гемон. А губную помаду, а пудру, а красивое платье?
Антигона. Тоже у нее.
Гемон. Для кого же ты так принарядилась?
Антигона. Я скажу тебе. (Крепче прижимается к не¬му.) О милый мой, какой я была глупой! Вечер пропал... Такой прекрасный вечер!
Гемон. Ничего, у нас будет еще немало вечеров, Ан¬тигона.
Антигона. А может быть, и не будет.
Гемон. И немало размолвок. Счастья без размолвок не бывает.
Антигона. Счастья, да... Слушай, Гемон!
Гемон. Я слушаю.
Антигона. Не смейся. Будь сегодня серьезным.
Гемон. Я серьезен.
Антигона. И обними меня. Обними так крепко, как никогда еще не обнимал. Чтоб вся твоя сила перели¬лась в меня.
Гемон. Вот! Изо всех своих сил!
Антигона (вздохнув). Как хорошо.

Некоторое время они стоят молча обнявшись.

(Потом тихо.) Послушай, Гемон!
Гемон. Да.
Антигона. Я хотела сказать тебе сегодня утром... Мальчик, который родился бы у нас с тобой...
Гемон. Да.
Антигона. Знаешь, я сумела бы защитить его от все¬го на свете.
Гемон. Да, Антигона.
Антигона. О, я так крепко обнимала бы его, что ему никогда не было бы страшно, клянусь тебе! Он не бо¬ялся бы ни наступающего вечера, ни палящих лучей полуденного солнца, ни теней... Наш мальчик, Гемон! Мать у него была бы такая маленькая, плохо приче¬санная, но самая надежная, самая настоящая из всех матерей на свете, даже тех, у кого пышная грудь и боль¬шие передники. Ты веришь в это, правда?
Гемон. Да, любовь моя.
Антигона. И ты веришь, что у тебя была бы настоя¬щая жена?
Гемон (обнимает ее). У меня настоящая жена.
Антигона (внезапно вскрикивает, прильнув к нему). Так ты любил меня, Гемон? Ты любил меня в тот вечер? Ты уверен в этом?
Гемон (тихонько укачивая ее). В какой вечер?
Антигона. Уверен ли ты, что тогда, на балу, когда отыскал меня в углу, ты не ошибся, тебе нужна была именно такая девушка? Уверен ли ты, что ни разу с тех пор не пожалел о своем выборе? Ни разу даже втайне не подумал, что лучше было бы сделать предложение Исмене?
Гемон. Дурочка!
Антигона. Ты меня любишь, правда? Любишь как женщину? Твои руки, сжимающие меня, не лгут? Твои большие руки, которые обхватили меня? Меня не обма¬нывают запах и тепло твоего тела и беспредельное до¬верие, которое я испытываю, когда склоняю голову к тебе на плечо?
Гемон. Да, я люблю тебя как женщину, Антигона.
Антигона. Но ведь я худа и смугла, а Исмена — точно золотисто-розовый плод.
Гемон (шепчет). Антигона...
Антигона. О, я сгораю от стыда. Но сегодня мне нужно знать. Скажи правду, прошу тебя! Когда ты ду¬маешь о том, что я стану твоей, чувствуешь ли ты, что у тебя внутри будто пропасть разверзается, будто что-то в тебе умирает?
Гемон. Да, Антигона.
Антигона (вздохнув, после паузы). И я тоже чувст¬вую это. Я хотела сказать тебе, что была бы горда стать твоей женой, настоящей женой, на которую всегда можно опереться не задумываясь, как на ручку кресла, где отдыхаешь по вечерам, как на вещь, целиком при¬надлежащую тебе. (Высвобождается из его объятий и продолжает другим тоном.) Ну вот. А теперь я хочу сказать тебе еще кое-что. И когда я все скажу, ты не¬медленно уйдешь, ни о чем не расспрашивая. Даже если мои слова покажутся тебе странными, даже если они причинят тебе боль. Поклянись мне!
Гемон. Что еще ты хочешь мне сказать?
Антигона. Сперва поклянись, что уйдешь молча, да¬же не взглянув на меня. Если ты меня любишь — покля¬нись мне, Гемон! (Смотрит на него, лицо у нее поте¬рянное, несчастное.) Ну поклянись мне, пожалуйста, я очень прошу тебя, Гемон... Это мое последнее сумас¬бродство, и ты должен мне его простить.
Гемон (после паузы). Клянусь.
Антигона. Спасибо. Так вот, сначала о вчерашнем. Ты сейчас спросил, почему я пришла в платье Исмены, надушенная, с накрашенными губами. Я была глупой. И была не очень уверена, что ты действительно хочешь меня, поэтому я нарядилась, чтобы быть похожей на других девушек и зажечь в тебе желание.
Гемон. Так вот для чего?
Антигона. Да. А ты стал смеяться надо мной, мы по¬вздорили, я не смогла побороть свой скверный харак¬тер и убежала... (Тише.) Но я приходила для того, чтобы быть твоей, чтобы уже стать твоей женой.

Он отступает, хочет что-то сказать.

(Кричит.) Ты поклялся не спрашивать почему! Ты поклялся мне, Гемон!! (Тише, смиренно.) Умоляю тебя... (От¬ворачивается, твердым голосом.) Впрочем, я скажу те¬бе. Я хотела стать твоей женой, несмотря ни на что, потому что люблю тебя, очень люблю, и потому что — прости меня, любимый, если я причиняю тебе боль! — потому что я никогда, никогда не смогу быть твоей же¬ной!

Он онемел от удивления.

(Отбегает к окну и кричит.) Гемон, ты поклялся! Уйди! Сейчас же уйди, не сказав ни слова. Если ты заговоришь, если сделаешь шаг ко мне, я выброшусь из окна. Клянусь тебе, Гемон! Клянусь нашим мальчиком, о ко¬тором мы мечтали, мальчиком, которого у нас никогда не будет. Уходи же, уходи скорей! Завтра ты все узна¬ешь. Ты узнаешь все очень скоро! (Говорит с таким отчаянием, что Гемон повинуется и идет к выходу.) Пожалуйста, уйди, Гемон! Это все, что ты еще можешь для меня сделать, если любишь!

Гемон уходит.

(Стоит неподвижно, спиной к зрителям, затем за¬крывает окно, садится на скамейку посреди сцены и произносит тихо, со странным спокойствием.) Ну вот, Антигона, и с Гемоном покончено.

Входит Исмена.

Исмена (зовет). Антигона!.. Ты здесь?
Антигона (не двигаясь с места). Да, я здесь.
Исмена Я не могу спать. Я боялась, что ты все-таки убежишь и попытаешься похоронить его, хотя уже совсем светло. Антигона, сестренка моя, вот мы все здесь, мы с тобой: и Гемон, и няня, и я, и твоя собака Милка... Мы любим тебя, мы живые, и ты всем нам нужна. А Полиник мертв, и он тебя не любил. Он всегда был чужой нам, он был плохим братом. Забудь о нем, Антигона, как он забыл о нас! Пусть тело его останется без погребения, пусть его зловещая тень будет вечно скитаться, раз так повелел Креон. Не берись за то, что выше твоих сил. Ты никогда ничего не боишься, но ведь ты такая маленькая, Антигона. Останься с нами, не ходи туда ночью, умоляю тебя!
Антигона (поднимается и, странно улыбаясь, идет к двери; тихо, с порога). Теперь уже поздно. Сегодня утром, когда ты меня встретила, я возвращалась оттуда. (Уходит.)
Исмена (с криком бежит за нею). Антигона!

Как только Исмена выбегает, через другую дверь входит Креон с юным Прислужником.

Креон. Стражник, говоришь ты? Один из тех, что караулят труп? Пусть войдет.

Входит Стражник. Это грубый человек. Он позеленел от страха.

Стражник (вытягиваясь и отдавая честь). Стражник Жона, второй роты.
Креон. Что тебе надо?
Стражник. Значит, так, начальник. Мы бросили жребий, кому идти. И выпало мне. Так вот, начальник. Я и пришел, потому что решили — пусть уж один все объяснит, и еще потому, что нельзя всем троим уйти с поста. Мы, начальник, втроем стоим в карауле возле трупа.
Креон. Что же ты хочешь мне сообщить?
Стражник. Значит, я не один, нас трое. Кроме меня еще Дюран и старший, Будусс.
Креон. Так почему не явился с докладом старший?
Стражник. Вот-вот, начальник. Я говорил то же самое. Явиться должен был старший. Когда других командиров нет, за все отвечает старший. Но они не согласились и решили бросить жребий. Прикажете пойти за старшим?
Креон. Не надо. Говори ты, раз пришел.
Стражник. Я на службе семнадцать лет. Пошел в армию добровольцем, награжден медалью, две благодарности в приказе. Я на хорошем счету, начальник. Служу усердно. Знаю только приказы. Командиры говорят: «На этого Жона можно положиться».
Креон. Ладно, говори. Чего ты боишься?
Стражник. По правилам, должен был явиться старший. Правда, я уже представлен к повышению, но еще не произведен. Производство должно состояться в июне.
Креон. Да скажешь ли ты, наконец? Если что-нибудь случилось, ответите все трое. Хватит рассуждать, кто должен был сюда явиться!
Стражник. Ну так вот, начальник: труп... Мы вовсе не спали! Заступили в два часа ночи, самое собачье время. Знаете, начальник, когда ночь на исходе. Веки словно свинцом налиты, голова тяжелая, мерещится, будто тени какие-то движутся, и утренний туман стелется... Они выбрали подходящее время!.. Но мы все были на посту, разговаривали и топали ногами, чтобы согреться... Мы не спали, начальник, все трое можем поклясться, что не спали! Да и слишком уж холодно было... И вот я взгля¬нул на труп... Мы стояли в двух шагах от него, но я все-таки поглядывал время от времени... Таков уж я, началь¬ник, все делаю на совесть. Вот почему командиры гово¬рят: «На этого Жона...»

Креон жестом останавливает его.

(Выпаливает.) Я первый это заметил, начальник! Ос¬тальные могут подтвердить, что это я первый дал сиг¬нал тревоги.
Креон. Сигнал тревоги? Почему?
Стражник. Да этот труп, начальник! Кто-то его засы¬пал. Правда, чуть-чуть. У них не было времени, ведь мы стояли совсем близко. Тело едва забросали землей... Но так, чтобы его не растерзали хищники.
Креон (подойдя ближе). А может быть, просто ка¬кое-нибудь животное рыло землю?
Стражник. Никак нет, начальник. Мы тоже сначала так подумали. Но земля была набросана сверху, как по¬лагается по обряду. Видно, знали, что делали.
Креон. Но кто осмелился? Какой безумец решил ос¬лушаться моего повеления? Заметил ли ты какие-ни¬будь следы?
Стражник. Ничего, начальник. Только чуть заметный след, как будто птичка пробежала. Потом, обыскав хо¬рошенько все кругом, Дюран нашел чуть подальше ло¬патку. Детскую лопатку, совсем старую и заржавленную. Но ведь не мог же ребенок решиться на такое дело! Наш старший все-таки сохранил эту лопатку для след¬ствия.
Креон (задумчиво, про себя). Ребенок... Хоть оппо¬зиция и разгромлена, но тайно она продолжает дей¬ствовать повсюду. Все эти друзья Полиника, припря¬тавшие золото в Фивах; пропахшие чесноком, вожди плебса, вдруг объединившиеся со знатью; жрецы, пыта¬ющиеся поживиться, ловя рыбку в мутной воде... Ребе¬нок! Они, наверное, решили, что так будет трогатель¬нее. Представляю себе этого ребенка с физиономией наемного убийцы, с лопаткой, аккуратно завернутой в бумагу и спрятанной под одеждой... Если только они и в самом деле не подучили какого-нибудь ребенка, оглу¬шили его громкими фразами... Невинная душа — не¬оценимая находка для их партии! Бледный мальчуган, презрительно плюющий в солдат, наводящих на него ружья... Молодая невинная кровь, обагрившая мои руки. Еще один удачный ход! (Приближается к стражнику.) У них должны быть сообщники! Может, они есть и сре¬ди стражников. Слушай, ты!..
Стражник. Начальник, мы сторожили как следует! Дюран присаживался на полчасика, у него болели ноги, но я, начальник, был все время на ногах. Старший мо¬жет подтвердить.
Креон. Кому вы успели рассказать о случившемся?
Стражник. Никому, начальник. Мы сразу же бросили жребий, и вот я пришел.
Креон. Слушай хорошенько. Приказываю продлить срок вашего дежурства. Те, кто придет вас сменить, пус¬кай вернутся назад. Таков приказ. Возле трупа должны находиться только вы. И ни слова о происшедшем! Вы виновны в том, что небрежно несли караул, вы все равно будете наказаны. Но если вдобавок ты проболта¬ешься, если в городе распространится слух, что труп Полиника пытались похоронить, я всех вас повешу!
Стражник (вопит в ужасе). Мы никому не говори¬ли, начальник, клянусь! Но ведь пока я здесь, они, может быть, уже сказали тем, кто пришел нас сменить! (На лбу у него выступают крупные капли пота, язык запле¬тается.) Начальник, у меня двое детей, один — совсем крошка! Ведь вы подтвердите на военном суде, что я был здесь? Я был тут, с вами! Значит, у меня есть сви-детель! Если кто-нибудь и проболтается, так это не я, а другие. У меня есть свидетель!
Креон. Беги назад, да живей! Если никто не узнает, ты будешь жив.

Стражник выбегает.

(Некоторое время молчит, затем шепчет.) Ребенок.. (Кладет руку на плечо прислужника.) Поди сюда, ма-лыш! Ничего не поделаешь, придется нам все-таки рас¬сказать обо всем... Хорошенькая заварится каша... Скажи, а ты согласился бы умереть за меня? Вот ты пришел бы со своей лопаткой?

Мальчик молча смотрит на него.

(Идет с ним к двери, гладит его по голове.) Да, конечно, ты бы тоже пришел не раздумывая... (Вздыхает, уходя.) Ребенок...

Они уходят. Вступает Хор.

Хор. Ну вот, теперь пружина натянута до отказа. Дальше события будут разворачиваться сами собой. Этим и удобна трагедия — нужен лишь небольшой толчок, чтобы пустить в ход весь механизм, достаточ¬но любого пустяка — мимолетного взгляда на прохо¬дящую по улице девушку, вдруг взмахнувшую руками, или честолюбивого желания, возникшего в одно пре-красное утро, в момент пробуждения, желания, похо¬жего на внезапно проснувшийся аппетит, или неос¬торожного вопроса, который однажды вечером зада¬ешь самому себе... И все! А потом остается одно: предоставить событиям идти своим чередом. Беспоко¬иться не о чем. Все пойдет само собой. Механизм сработан на совесть, хорошо смазан. Смерть, преда¬тельство, отчаяние уже здесь, наготове, и взрывы, и грозы, и безмолвие, все виды безмолвия: безмолвие конца, когда рука палача уже занесена; безмолвие на¬чала, когда обнаженные любовники впервые, не смея пошевельнуться, лежат в темной комнате; безмолвие, которое обрывает вопли толпы, окружающей победи¬теля, как в кино, когда звук внезапно пропадает, — от¬крытые рты беззвучно шевелятся, все крики — одна видимость, а победитель, уже побежденный, одинок среди этого безмолвия... Далее »
» Информ-строка
» Форма входа

» Календарь
«  Апрель 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
1234567
891011121314
15161718192021
22232425262728
2930
» Музыка
» Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Copyright MyCorp © 2024Бесплатный конструктор сайтов - uCoz